На Куяше

      Если бы домик Филиппа Ивановича стоял у тракта, а не в шести километрах от него, я бы предпочел рыбачить на Карагайкуле, а не на Куяше, хотя Куяш – очень приятное озеро.

      Зимой заядлые рыболовы-пенсионеры предпочитают оставлять личный транспорт в собственных гаражах и отправляться на рыбалку на рейсовых автобусах на недельку-другую, обосновавшись в каком-нибудь населенном пункте на берегу озера.

      Я ушел на пенсию раньше на пять лет обычного срока, как инвалид войны. Чувствовал себя неплохо, исключая некоторые неудобства в связи с ранениями на фронте. Я последовал примеру своих собратьев, рыболовов-пенсионеров, решив обосноваться на зиму на постоянной основе. Выбрав озеро Куяш, а зимнюю квартиру в деревне Малый Куяш, возле которой проходит Челябинский тракт. От остановки до квартиры метров четыреста, от квартиры до озера – шагов двести.

      Комфорт!..

      Озеро Куяш упоминается в моих записях не впервые. Здесь, со стороны села Большой Куяш по последнему  льду мы с Анатолием Михайловичем удили чебака с фонарем. Состоялся мой весьма успешный дебют при свете фонаря.

      Пожалуй, чебак и представляет главную рыбью популяцию на Куяше, хотя здесь есть и окунь.

      Куяш – чистое, светлое, открытое солнцу озеро, лишь в какой-то незначительной своей части прикрыто тростниками со стороны берега.

      В прошлом у берега активно клевал ерш. Говорят, ему досталось от поверхностных весенних стоков с добавками смытых  химических удобрений, на что  прежде всех среагировал рак, которого в озере не стало.

      Жил я неизменно на квартире у бабушки Марии Федоровны, худощавой старушки выше среднего роста лет под семьдесят.

      Бабушка Мария Федоровна воспитывала двоих внучат – Вовку, уже достигшего совершеннолетия, и школьницу Танюшку, посещавшую школу в Большом Куяше, километрах в пяти-шести.

      Красивая молодая женщина, судя по портрету, висевшему в горнице, мать одиночка, умерла от рака, оставив на попечение бабушки двоих сирот.

      Надо сказать, бабушка Мария прекрасно справлялась со своими обязанностями. Она всячески оберегала Танюшку от соприкосновения со всякой нечистью. Несмотря на то, что каждая копейка в ее бедной лачуге была на учете, Мария Федоровна пускала на ночлег далеко не каждого. Пьяницам и сквернословам вход в избушку был воспрещен. Зато старым знакомым, людям сдержанным, благовоспитанным, она всегда была рада.

      Все стены в горнице были оклеены вырезками из иллюстрированных журналов – это дело рук Танюшки, нашей общей любимицы. Она очень старательная и аккуратная девочка. Но как не оклеивай стены видиками из красивой жизни, в сиротском доме бывает холодно, когда налетает на Малый Куяш снежный заряд, или когда сильный мороз прощупывает тонкие стены нашего убежища.

      И тогда всех нас согревало тепло добрых отношений и взаимопонимания. Мы с Танюшкой иногда вместе задумывались над замысловатой задачей, заданной на дом. И все радовались вместе с нами, когда получалось по ответу, хотя наши болельщики не знали и таблицы умножения.

      Далеко от поселка по льду я не уходил,  облюбовал поблизости небольшой залив, где поклевывал средний окунек, которого мы называли четвертничком. За утро я науживал на малинку полтора-два килограмма и считал такой улов достаточным. Иной раз в оттепель лунки замерзали несильно, крутну два-три раза  соей «лопаточкой» и лунка готова.

      В тот день я как всегда, пришел на свое место, подновил лунки, а их было три – устроился на одной из них, и успел вытащить одного окуня, как услышал шаги. Шамкающий голос недружественным  тоном предостерег: - Ты че, ослеп что ли? Залив, если хочешь знать, приветизирован. – Опираясь на пешню, возле меня стоял старик лет под шестьдесят, в подпоясанном веревкой бушлате, в желтом сильно потертом треухе из шкуры какого-то неизвестного животного, надвинутого на лохматые брови.

      Я огляделся и увидел, что Залив был отгорожен от озера: по вмороженным в лед кольям  была протянута веревка  с навязанными на нее красными тряпками, как это делают на волчьих облавах.

      Хозяин «приветизированного» участка подошел ко мне не с хорошими намерениями. Еще Карл Маркс в свое время характеризовал крупных собственников не с хорошей стороны, хотя великий революционер и сам был далеко не  беден. –А что, -  прикинулся я идиотом: - неужто закон такой вышел, чтобы озера приватизировать?

      -Ты что? С луны свалился? Вся Расея приветизирована. Кто что мог, - уволок, а ты в лунку смотрел, не видел…

      И то правда. Не видел. Ну, дал маху, понимаешь. Не видел, не слышал, как наше родное правительство и наш президент Борис Николаевич об народе заботятся. Ну, ты тоже, отец, не сообразил. Брал бы весь Куяш, пять верст вдоль, пять верст поперек. А то ведь другие расхватают.

      -Н-ну… Сообразил… Как я такую махину охранять буду?

      -А ежели учредить акционерное общество?

      Вот разве опчество. Мечтательно проговорил старик. А ты, парень, как я вижу, не дурак. Понимаешь идею. Ладно, сиди уж до вечера, - смилостливился он. – Только лунок больше не сверли.

      -Ладно сиди уж, - повторил старик. А я тем временем сбегаю домой, старуха ждет. Ты, ежели кто появится, скажи, мол залив приветизирован. Понятно?

      -Не приветезирован, а прихватизирован, как распорядился наш дорогой президент и главный боярин Чубайс…

      Оставшись наедине, я не успел осмыслить случившееся, как мое внимание привлек шум мотора приближающейся машины. К озеру подъехали рыбаки.

      Из кабины грузовика выскочил проворный мужичок в рыболовных доспехах и направился ко мне.

      -Ну, как дела? – осведомился он. – клюет?

      -Не знаю. Только пришел, - ответил я. Вчера тут один сысертский полный ящик наворочал. Окунь – ровняк, один к одному…

      Глаза разведчика округлились: - Я вижу, участок огорожен. Думаю, не зря, - И разведчик огласил окрестности разбойным свистом, что явилось сигналом к действию. Из фанерного ящика, установленного в кузове машины, вывалилось десятка полтора дюжих мужиков, вооруженных пешнями и ледобурами. Похватав ящики, они ринулись на лед.

      Что там было! Думаю, что после такого буханья и скрежета в небольшом заливе не осталось ни одного окуня.

      В такой обстановке мне ничего не оставалось, как незаметно исчезнуть. Чтобы не побили.

      Когда я рассказал об этом забавном происшествии Марии Федоровне, она всплеснула руками и, рассмеялась: -Так это же мой сосед…

      -Что он собой представляет? – поинтересовался я.

      -А так, - замялась бабушка Мария, - деревенское посмешище, хотя и не сказать, что  чокнутый.

      -Так в чем же дело?

      Своим вопросом я поставил Марию Федоровну в затруднительное положение. Как ни богат русский язык, а ответить на вопрос оказалось не просто. Подумав немного,  умная женщина подобрала нужные слова:

      -Телушку пользовал, - смущенно проговорила она.

      Н-да… Хотя это не имело никакого отношения к вопросам приватизации, но как мне кажется, одинаково безнравственно.

      Я продолжал сидеть на своих лунках, как ни в чем не бывало. Загородки не было. Старик больше ко мне не подходил. А вот клев заметно улучшился, свердловчане  тут здорово намормышили, что привлекло окуня из озера.

      хххххххххх

      У Марии Федоровны проживал, наезжая на продолжительное время,           пенсионер Александр Петрович Стихин. Были у него с бабушкой Марией доверительные отношения. Он позволял себе активно вмешиваться  в домашние дела, делая замечания таким же как он квартирантам, кое-что делая в порядке добровольной помощи хозяйке. Денег за квартиру Александр Петрович не платил.

      Я долго не мог понять мотивов дружественных отношений между хозяйкой и квартирантом. Никакие догадки не находили подтверждения.

      Когда все постепенно прояснилось, мне даже стало неловко перед хорошими людьми за некоторые свои предположения.

      Оказалось, Александр Петрович вместе со своим другом Семеном Дмитриевичем, тоже пенсионером, приезжали сюда не для того, чтобы рыбачить, а чтобы помочь  старушке в заготовке дров, оказывая существенную помощь бабушке Марии в одном из самых сложных для нее вопросов жизнеобеспечения.

      Не скажу, что у нас с Александром Петровичем были какие-то шероховатости во взаимоотношениях, но дружба между нами долго не налаживалась.

      Он – коренной сысертский житель, а я - приезжий, у нас не было ничего связующего ни в прошлом, ни в настоящем.

      Чаще всего к Марии Федоровне заезжали, заходили сысертские, а для Александра Петровича это либо кто-то из родни или из сотрудников по заводу Гидромашин, где прошла трудовая жизнь Стихина, либо сосед. Во всех случаях –это компаньон и мое участие в компании не требовалось. А я и не напрашивался.

      Но вскоре мое одиночество закончилось.

      Однажды мы сошлись в конце дня – я и Петрович, в компании с каким-то старичком из его старых знакомых. Оценили уловы.

      -Мы ловим вдвое больше, - заметил Петрович. - Ходим, правда, далековато и рыбачим  на глубине. Пойдешь завтра с нами? – Я согласился.

      Была сильная оттепель. Выпал снег и под его тяжестью нетолстый лед осел и из лунок, трещин выступила вода, образовалась наледь, снег набряк водой. Мы шлепали ногами, обутыми в валенки с чунями, постоянно рискуя зачерпнуть в чуни воды.

      Я плелся позади бодрых старичков, которые в качестве «гарантира» держали на виду церковь в селе Большой Куяш, возвышавшуюся на высоком противоположном берегу.

      Помню, когда-то мы в составе артели «Щучьи жабры»  рыбачили у берега Куяша, удили сидя на льду ершей, а метрах в сотне в открытой воде плескались утки. Вот и теперь тревожила мысль, что озеро замерзает неравномерно, хотя под ногами толщина льда была около десяти сантиметров.

      Старики, наконец, остановились. Как в этой снежной каше рыбачить? Мы стали нагребать курганчики из снежного месива. На курганчике можно сидеть – вода стекает и мокрый снег несколько уплотняется.

      Глубина - не менее пяти метров. Поклевки начались сразу. Клевал окунь – четвертничок, рыбка среднего достоинства. Хотя ловля на глубине для меня малопроизводительна, все же наловил окуней я в тот день больше, чем в любой из предыдущих дней

      С того дня началась моя дружба с Петровичем. Мы с ним стали неразлучными в рыболовных вылазках, согласовывали не только маршруты ледовых походов, но и поездки на рыбалку из Сысерти.        В своем латанном белесом тулупе с выступающими кое-где клочьями шерсти мой спутник походил на гигантского мормыша, вставшего на дыбы.

      Петрович всю трудовую жизнь работал  на заводе Гидромашин, исполняя сложную работу электрика, имея за плечами всего два класса образования. Беспокойный, любознательный человек, наделенный природным умом. Вместе с тем он отличался бескорыстием, добротой, был добросовестен в отношениях с людьми, как говорят о таких, был надежным человеком во всех отношениях. Жил он в собственном доме со своей старушкой. Двое взрослых сыновей отделились. В хозяйстве, кроме кошки, ничего не было. Он приходил ко мне и прежде всего делал беглый осмотр моего хозяйства, соображая, чем можно помочь инвалиду: обновить крышу над гаражом, сложить печку в бане, сделать электропроводку... Он все умел делать и страшно сердился, когда я предлагал ему деньги. Уже давно нет Петровича в живых, а после него много кое-чего осталось, что и  сегодня напоминает о нем.

      Несмотря на внешнюю суровость, Петрович был не лишен чувства юмора. Помню, однажды на Карагайкуле он продемонстрировал сидящим неподалеку рыболовам ручные часы, якобы выловленные им со дна озера. «Верно! Слышь ко, один сысертский со дна часы выловил. Говорят, часы те идут…»

      В другой раз он посмеялся над наивными свердловчанами. У одной из его запасных лунок нахальные сороки выклевали животы у нескольких забытых там окуньков. Петрович сумел убедить сидевших неподалеку двоих горожан, что окуни без животов с большой жадностью набросились на наживку, поскольку были голодны. Петрович был мастером на выдумки.

      хххххххххх

      В убогом домишке Марии Федоровны бывали и светлые дни.

      Пришла радостная весть: внук Вовка демобилизован из армии, едет домой. С места его службы приходили хорошие письма. Уже одно то, что молодой солдат,  имевший специальность водителя, возил генерала, говорило о многом: не всякому доверят такую ответственную работу. Не знаю, как оценивал свою работу сам молодой водитель – это, думаю, зависело от высокопоставленного пассажира: если генерал отец солдатам, то он, конечно, не обделял вниманием своего водителя. Генералы бывают разные.

      Тем временем весть о возвращении Вовки  домой из армии вытеснила все прочие мелкие радости  и стала главной в доме. Одновременно появилась забота: надо встретить солдата, как-то ознаменовать радостное событие.

      И надо же такому случиться: вдруг распахнулась дверь и в избу вошел… не Вовка, которого ждали, а мой сын Валерий в рыболовном снаряжении. За Валерием показался в дверном проеме второй Валерий, свояк моего Валерия, Свердловчане решили проветриться.

      Мария Федоровна встретила прибывших без видимой благосклонности: мы могли оказаться помехой на предстоящем торжестве. Но все разрешилось как нельзя лучше. Мы решили быть на нем не в качестве случайных свидетелей, а в качестве участников. Валерий извлек из рюкзака и поставил на стол две бутылки водки, что сняло все сомнения относительно наших намерений.

      Вовка явился под вечер, зашел в родную избу как бы мимоходом, поздоровался со всеми, ушел и больше мы его не видели. Оказалось, у солдата были какие-то недоразумения не то с женой, не то с невестой в своей деревне, которые он считал необходимым отрегулировать в первую очередь. Ушел и, видно, попал в плен.

      Маховик, однако, был запущен и вскоре стали приходить приглашенные.

      Родни  у Марии Федоровны в Малом Куяше не было. Приходили люди, которые когда-то оказывали ей какие-то услуги, разумеется, не бесплатно. В деревнях всюду за услуги рассчитываются водкой. Мерка одна: пол литра. Угощение гостя по случаю какого-либо торжества следовало расценивать как задел на будущее.

      Мужчин кроме нас было трое: моложавый мужик, скотник на местной совхозной ферме, неухоженный лохматый дядя – гармонист и молодой парень лет двадцати, оказавшийся в центре внимания женщин.  Пожилая женщина лет за пятьдесят, присутствовавшая среди званных гостей, оказалась его сожительницей. Молодой бездельник и выпивоха, бабий пестун, пришел сюда в надежде выпить на халяву, но не получилось. Женщины, проявив единодушие, вытолкали из избы паразита. Его случайная подруга в скандале не участвовала: - Я говорила ему: не ходи, - сказала она, зная о неприязненном отношении женщин к ее любимому.

      Скотник после первого стакана стал жаловаться на «жисть». Гаишник придрался и отобрал права на вождение автомобиля, а он в тот день выпил всего ничего, чтоб голова не болела с похмелья… И вот загнали его на скотный двор. Но он еще себя покажет, будьте уверены…

      И вот захрипела гармонь и присутствующие пустились в пляс. Задрожала посуда на столе, зазвенели оконные стекла. Топот стоял невообразимый. Особенно отличался скотник. Он старался изо всех сил, сосредотачивая на себе внимание веселящихся, многие из которых наверняка забыли о причине бурного веселья. О Вовке так никто и не вспомнил.

      Дернув еще полстакана, скотник пошел вприсядку. Это было самое занимательное зрелище. Места для разгулявшегося танцора не хватало. Оттопырив свой тяжеловесный зад, он приседал с ловкостью дрессированного медведя, наступая на ноги окружающих.

      Выпив еще малость, скотник отплясав свое, успокоился и впал в глубокий сон, свернувшись кренделем под столом. Получив свободу действий инициативу подхватили женщины. Дробный топот поощрялся взвизгиванием и сальными частушками недвусмысленного содержания. Женщины с удовольствием отплясывали с городскими кавалерами. Но продолжалось это недолго. Умолкла, будто захлебнувшись, гармонь. Женщины стали расходиться. Остался с нами лишь скотник, похрапывающий под столом, и его довольно миловидная жена, которая осталась, видимо, из-за своего супруга – не тащить же его на себе через всю деревню.

      А мы подбросили под себя шубы и с удовольствием расположились на полу.

      Проснулся я поздно. В горнице горел свет, топилась плита. За столом сидели трое: Мария Федоровна и скотник с супругой. Среди тарелок с недоеденной, квашенной капустой и солеными огурцами стояла недопитая бутылка водки. Вид у скотника был мрачный. Его  супруга, покачиваясь, пела одну за другой скаберезные частушки. На меня она не обратила ни малейшего внимания.

      Мария Федоровна  была явно не в  себе: ей было неловко передо мной. Она могла прикрикнуть на какого-нибудь распоясавшегося квартиранта, чего не могла сделать в отношении свиноватых гостей. Страшно оставаться совершенно одной, даже без этих, вконец опустившихся людей.

      Ну, это ладно. У них ничего своего нет, чтобы чем-то поделиться с другими. И уж совершенно неожиданно самый чувствительный удар нанес бабушке Марии ее любимый внук Вовка, показав на виду у людей полное равнодушие к ней, обменяв ее на какую-то шалаву.

      хххххххххх

      Это была моя последняя поездка на Куяш после смерти Петровича. Год спустя я узнал о кончине бабушки Марии Федоровны. Вовка устроился на работу по специальности в Челябинске и возит не генерала, а какого-то богатого дядю, нажившегося на «прихватизации». Танюшка, успешно окончив школу, так же успешно окончила курсы медсестер, готовится к поступлению в медицинский институт. Вышла замуж за хорошего человека.