18 марта 1921 года был заключен мир между Советской Россией и Польшей. Мир крайне невыгодный для России. Польша, активно поддерживаемая Западом, по мирному договору получила во владение значительные части Белоруссии и Украины. Для нашей семьи это обернулось трагедией: граница, которая прошла по реке Случь, недалеко от Поддубового, разделила нашу семью. Отец оказался в России, а мы с мамой – в Польше.
Спустя некоторое время, мы стали получать письма от отца. После демобилизации он учительствовал неподалеку от Лучиц, он выражал надежду на скорую встречу. Но оказалось, не так это просто. Мать съездила в Варшаву, побывала в советском посольстве, где ей объяснили, что отношения между Россией и Польшей натянуты и легальный выезд из Польши пока невозможен. Тем временем в семье Гулевича произошли изменения. В Поддубовое вдруг пожаловал Филарет Родько, друг отца по совместной работе в Ленино. Причина его неожиданного появления в Поддубовом вскоре прояснилась. Где-то под городом Новогрудком, в селе Вересково, в старом отцовском доме жила в одиночестве старушка мать. Граница между Польшей и Россией угрожала потерей малой родины, изменой сыновнему долгу. И он решил, пока не наставили пограничных столбов, податься домой в Вересково. Оказалось был у него интерес и в Поддубовом – это отношения с теткой Верой, младшей сестрой моей мамы. Они обвенчались и уехали в Вересково.
Поляки стали наводить порядок на «восходних кресах» - так они называли захваченные белорусские и украинские земли, причем делали это с особой жестокостью. Нередко в так называемых «посторунках», то есть полицейских участках, избивали ни в чем не повинных людей. Мордобой был обычной мерой воздействия, а иногда били шомполами. Иногда подобные действия не оставались без ответа. Однажды небольшой отряд мстителей совершил дерзкое нападение на поезд, в котором следовал сам полесский воевода со свитой. Свиту разоружили, воеводу разложили, спустили штаны, и заставили перепуганных охранников сечь шомполами ясновельможного пана, который после экзекуции долго не мог сидеть и, став посмешищем, был освобожден от должности.
Ожила империя Агаркова, вернулись прежние порядки: крестьянам за сбор ягод, в панском лесу нужно было платить. Возобновились торги за пользование покосами.
Дядя Володя устроился на должность лесотехника, получил квартиру в имении Бор, женился на учительнице Чучевичской школы. Так что у меня появилась тетя Лена. А вот деду Иосифу пришлось очень трудно – всю мужскую работу пришлось выполнять ему одному, а силы были на исходе. И опять, как всегда в трудные времена, застрекотала швейная машина «Зингер»: в те годы очень модными были штаны –галифе, мечта гаврильчицких парней и за их пошив заказчики приходили отрабатывать.
Мне уже шел двенадцатый год, а образования - всего два класса, которые окончил, когда учился в Ленино. Как быть? –это было главной заботой моей матери. В конце концов она отдала меня в науку бывшему полковнику царской армии, осевшему с семьей в имении Бор. Жил я у дяди Володи и тети Лены. В субботу после занятий уходил домой в Поддубовое по совершенно безлюдной дороге, проложенной через лес и болото. Однажды на дорогу впереди меня вышли три волка. Я порядком струхнул и не знал что делать. Некоторое время мы созерцали друг друга, потом главный волк медленно перешел дорогу, уводя за собой двоих, видимо молодых, ростом поменьше. Выждав некоторое время, я прошел опасное место, и опомнился за мостом через Плесецкий канал. В другой раз своим брехом меня напугал дикий козел.
Полковник Коляго учил меня тому, чему когда-то учили его – заставлял учить закон Божий, зубрить молитвы, которые не понимал. От всего этого попахивало нафталином. Молитвы я немедленно забывал, а закон Божий воспринимал как сказки. Такое отношение к нему сохранилось до сих пор.
Отец, узнав по переписке о моих «университетах» сообщил, что в советских школах закон Божий не изучают, на что мой учитель реагировал по-своему – топал ногами и предавал большевиков анафеме. Его сынок Коля, моих примерно лет, обвешавшись игрушечным оружием, собирался идти «бить большевиков»… Здесь меня ненавидели и это, можно сказать, не старались скрывать. К весне «учебный год» закончился и я вздохнул свободно.
А новый учебный год я начинал в Верескове. Дядя Филарет заведовал сельской школой, переучившись на польский лад. Меня посадили в четвертый класс и первое время пришлось преодолевать языковой барьер. Освоился быстро и до окончания школы не подводил «пана научителя».
Само село Вересково производило благоприятное впечатление. Народ здесь заметно культурнее, образованнее, чем в Полесье, довольно значительна прослойка интеллигенции, которая в сложившейся обстановке была не при деле и люто ненавидела оккупантов.
За время моего пребывания в Верескове мы с дядей Филаретом дважды приобщались к рыбалке. Первый раз побывали на озере Черешнянском, неподалеку от Верескова. В деревне, расположенной на берегу озера, у дяди Филарета был хороший знакомый. Как только мы зашли в его хату, хозяева всполошились. На столе появилась бутылка, на плите заскворчало сало для глазуньи. Гостеприимный хозяин так и не выпустил гостя из хаты. Мы вдвоем с сыном хозяина отправились на озеро.
Черешнянское – озеро мелководное, сильно заросшее водорослями. Населял его некрупный карась.
Необычным мне показался способ лова. Орудием лова был конической формы «кош», сплетенный из ивовых прутьев под вид «морды», но открытый спереди, с торчащей палкой для удобства затопления.
«Кош» затопляется с борта лодки где-нибудь возле травы. Несколько ударов ботом впереди коша и в нем оказывалось несколько карасиков. Довольно быстро мы наловили полведра карасей.
Другой раз сходили на Неман с удочками.
Неман – красивая река, довольно полноводная, спокойная, в невысоких обрывистых берегах. Неман это, можно сказать, белорусская Волга.
Здесь нам не повезло. Рыба не клевала. Что, впрочем, имело свое объяснение: на новом водоеме всегда требуется время, для того, чтобы приспособиться, приглядеться.
Дядя Филарет купил рыбы у тамошних рыбаков и мы вернулись домой с богатым «уловом»…
На главную Оглавление Читать дальше