Охота бывает короткая и веселая, можно сказать, сплошной светлый праздник. Но бывает и так, что время тянется медленно и скучно, как хмурый осенний день. Тогда пребывание в лесу становится тягостным.

      Однажды глубокой осенью выдался такой скучный денек для всех членов нашей артели «Пух и перо».

      Все утро мы дрожали в шалашах на окраине травяного болота. Стайки тетеревов проносились, не обращая внимания на чучела, чернеющие на верхушках берез. Сопровождавший нас лесник Сергей Иванович, рослый смуглый человек, в недоумении разводил руками:

      — Хитрый народ эти косачи... А говорят, что у птицы ума нет. Ума, может, и нет, а понятие у самой махонькой птички есть. Определенно есть.

      Утренняя охота окончилась тем, что какой-то близорукий ястреб утащил чучело Бориса Даниловича. Это забавное происшествие развеселило нас. Чучело нашли в полусотне шагов от подчучельника и расположились здесь перекусить.

      — Домой пора... — заявил Борис Данилович. — Дело, видать, проиграно...

      Мы с Иваном Ильичом промолчали. Ехать домой без добычи — последнее дело. Тем более, место, где мы находились, было известно охотникам как тетеревиная столица.

      Мы сидели у подножия горы, входящей в невысокий горный кряж, именуемый Березовым увалом. На юг тянулась залесенная цепь высот с выпирающими кое-где обнажениями горных пород. Из недр горы пробивался веселый чистенький родничок. Прозрачная холодная вода мыла разноцветную гальку и терялась где-то в болоте, лежащем вдоль горного кряжа. За болотом на север уходил бесконечный старый горельник. На всем его громадном пространстве трухлявый валеж образовал сплошные завалы. Со времени страшного пожара, уничтожившего многие сотни гектаров великолепного соснового бора, прошло уже около четверти века. Над клетками валежа сомкнулись молодняки пород-пионеров: осины и березы. На открытых пространствах образовались заросли иван-чая. По-видимому, лавина огня в некоторых местах имела прорывы. Кое-где остались куртины и длинные ряды старых сосен с обнаженными сухобокими стволами. Вокруг них зеленела щетина веселого соснового подроста.

      — А не прогуляться ли нам по местным охотничьим угодьям? — предложил Иван Ильич, который терял надежду на успех только на пороге своего дома. Самсоныч, присутствовавший тут же, вероятно, догадался, о чем шла речь. Он вежливо пошевелил хвостом и взглянул в глаза нашего энтузиаста, словно хотел  сказать: «0тчего же не прогуляться?»

      Борис Данилович отмолчался, оставляя за собой право критических излияний в случае неудачи. И мы отправились в путь.

      На что же мы надеялись?

      В охотничьей жизни, друзья, помимо осмысленной и целеустремленной деятельности,  имеют место так называемые случайности. На них мы и рассчитывали.

      Сергеи Иванович, хозяин здешних мест, вел себя не как егерь, а как экскурсовод. Он считал своим долгом ознакомить нас с достопримечательностями своего погорелого обхода. Со знанием дела говорил он о смене пород после пожара, о неизбежности восстановления сосновых дровостоев на старом горельнике.

      — Десять лет хожу по этим местам, — говорил Сергей Иванович. — Хозяйство у меня большое и беспокойное. В пожароопасный период живу, как на бочке с порохом: ну, думаю, какой-нибудь ротозей пустит красного петуха... Пищи для огня сколько угодно.

      За двадцать с лишним лет со времени большого пожара природа и человек проделали здесь большую работу для восстановления леса. Нельзя было не заглянуть на посевы и посадки, которые создавались под руководством Сергея Ивановича. Равнодушие с нашей стороны к любимому делу лесника могло быть воспринято, как личная обида.

      Иван Ильич с большим интересом относился ко всему, что для него оказывалось новым. Борис Данилович, наоборот, быстро ослабил внимание и постепенно стал отставать.

      Самсоныч вертелся под ногами хозяина, не выражая никакого интереса к охотничьим делам. Пес окончательно оскандалился, когда на одном из участков лесных культур из-под ног Ивана Ильича выскочил беляк в серовато-белой шубке. Самсоныч пробежал за зайцем полсотни шагов, брехнул и, виновато помахивая хвостом, повернул обратно.

      — Лентяй, — обозвал его Сергей Иванович.

      — Я его не натаскивал по зайцам. — Он у меня специалист по боровой птице, — защищал его хозяин.

      Стиль работы Самсоныча понимал только сам Борис Данилович. Охотясь за тетеревиными выводками, старый охотник зорко следил за движением хвоста своего четвероногого друга: если темп движения хвоста усиливается, значит, следовало ожидать взлета тетеревов.

      К полудню, усталые и голодные, мы остановились у подножия одной из высот увала. Эта высота, как многие другие, завершалась беспорядочным нагромождением огромных камней. Гора обросла чащей березняка и осинника и своей дикостью производила гнетущее впечатление.

      — Дикое место. Здесь, в горе, — настоящий барсучий город, — сообщил Сергей Иванович.

      Барсучий город? Это заинтересовало нас. Иван Ильич предложил немедленно обследовать гору.

      — Напрасный труд, — поморщился Борис Данилович, который обычно придерживался закона сохранения собственной энергии. — Не думаете ли вы, Иван Ильич, столкнуть своим богатырским плечиком эти камушки? — старик кивнул головой в сторону вершины горы.

      — Обследовать необходимо из чисто спортивного интереса.

      — Не понимаю я этих чудаков, которые из спортивного интереса рискуют свернуть себе шею в заоблачных высотах Памира, — ворчал старик. — Я не согласился бы быть альпинистом.

      Но Иван Ильич бодро двинулся на штурм высоты. За ним, волей-неволей, опираясь на палку, потянулся и Борис Данилович.

      Еще Борис Данилович находился на полпути, когда мы достигли небольшой горизонтальной площадки у скалистых нагромождений на вершине горы.

      Еще раньше мы обратили внимание на узкую, как борозда, глубокую тропинку, вьющуюся по склону. Несомненно, такую тропу могли проторить не один-два барсука, а множество барсучьих поколений за очень длительный промежуток времени. Тропа пересекала площадку и вела к скале, в довольно просторную подземную галерею с каменными сводами. Галерея оказалась достаточно просторной для того, чтобы человек в ней мог продвигаться на четвереньках. Очевидно, барсуки располагали запасным выходом: сбоку в галерею проникал дневной свет.

      — Обратите внимание! — воскликнул Иван Ильич, словно ему посчастливилось обнаружить золотую россыпь.

      Но Иван Ильич обнаружил не золотую россыпь, а нечто совершенно противоположное: в укромном углу, образованном двумя выступами скал, площадку устилал барсучий помет.

      — Аккуратный зверь,—похвалил барсуков Сергей Иванович. — Для всего общежития отведено одно место.

      — Ни один санинспектор не придерется, — шутил Иван Ильич.

      Тут и Борис Данилович подоспел к разговору.

      — Первый раз вижу, чтобы такой тяжелый зверь, как барсук, жил на таком верхотурье, — проворчал он.

      — Понимает обстановку, — рассуждал Сергей Иванович. — У него ведь тоже забота: самому спокойно прожить да барсучат вырастить. Такой ДОТ — вполне подходящее убежище. — Сергей Иванович хлопнул тяжелой ладонью по скале.

      — Да, — согласился Иван Ильич. — Охотников до барсучьего сала великое множество. Рекомендуется туберкулезникам и желудочникам.

      — Я хотя и не туберкулезник и не желудочник, а не отказался бы съесть котлетку из барсучатины, — мечтательно произнес Борис Данилович.

      Сергей Иванович улыбнулся.

      — Какие сейчас из него котлеты. Весь он сальный. Лежит в норе, не ест, не пьет, а запаса хватит на всю зиму.

      — Не перекусить ли нам на этой площадке? — предложил Борис Данилович под впечатлением разговоров о барсучатине.

      — Холодина здесь на этом пупе. Ветер с севера. Как бы снега не надул. — Сергей Иванович зябко поежился.

      Мы уже собирались спуститься вниз, как на площадке появился Самсоныч. Он деловито обнюхал барсучьи вещественные доказательства, вильнул хвостом и, не задумываясь, нырнул в галерею.

      Мы ожидали, что пес сейчас же выскочит обратно. Но прошло пять... десять минут, а Самсоныч не показывался. Борис Данилович забеспокоился.

      — Самсоныч... Соник... Самсонька... — тщетно звал он своего помощника по охотничьей части.

      — Покурим, — предложил Сергей Иванович и извлек из штанины расписной кисет величиной с лошадиную торбу.

      В ожидании Самсоныча мы уселись на край площадки и закурили самосад. Иван Ильич рискнул набить этим удушливым зельем свою трубку и тут же закашлялся до слез.

      — Ой, хорош-шо... С-славный табачок, — приговаривал он, кашляя.

      — Мореный, — объяснил Сергей Иванович. — По рецептам огневщика деда Ипата.

      Борису Даниловичу было не до перекура. Он обошел вокруг скалы и, прежде всего, отыскал запасный вход в галерею. Ход оказался менее просторным, чем тот, у которого мы сидели.

      Самсоныч словно сквозь землю провалился.

      Измученный и подавленный, старик опустился на камни. Сергей Иванович протянул ему кисет. Но рука его застыла в воздухе: мы услышали глухой собачий лай.

      Борис Данилович вскочил на ноги с легкостью спортсмена:

      — Это он!

      Мы устремились к входу в галерею и прислушались. Самсоныч лаял где-то глубоко под землей. С каждой минутой лай становился ожесточеннее. Мы, беспомощные, бегали от одного хода к другому. Борис Данилович пытался проникнуть в галерею, но мешал угловатый обломок скалы, частично прикрывавший вход в подземелье.

      Иван Ильич снял с плеча ружье.

      — Возможно, Самсоныч поднимет барсука. Я предлагаю взять под наблюдение галерею.

      — Стрелять не позволю, — резко возразил Борис Данилович. — В полумраке подземелья вы подстрелите собаку. Вот если бы было кайло или что-нибудь в этом роде...

      Иван Ильич усмехнулся.

      — Вы говорите по меньшей мере странные вещи. Чтобы сдвинуть эту скалу, надо не кайло, а атомный взрыв. Не следует терять голову.

      — Я-то не потерял головы, я не атомщик, — рассердился старик. — А взрывом вы превратите в шашлык и барсука, и Самсоныча...

      — Я могу достать шанцевый инструмент, — вмешался в разговор Сергей Иванович. — Здесь, неподалеку в палатке, живут геологи.

      — Голубчик... — с надеждой взглянул на лесника Борис Данилович. — Сбегайте, пожалуйста, к геологам. Может быть, у них есть какой-нибудь там буровой инструмент что ли...

      Сергей Иванович отправился к геологам, а мы стали еще напряженнее прислушиваться к голосу из подземелья, стараясь разгадать ход событий, происходящих в трущобах барсучьего города.

      — Вы слышите? Он поднял барсука, — просиял старик.

      Действительно, лай доносился отчетливее. Вдруг лай оборвался, и страшным голосом заверещал и захрюкал барсук. Вслед за этим отчаянно завизжал Самсоныч.

      Борис Данилович побледнел.

      — Они сцепились... Барсук задавит моего песика...

      Но это, вероятно, была проба сил, а не решительная схватка. Барсук умолк, и с ожесточением залаял Самсоныч. Место поединка непрерывно менялось, Самсоныч преследовал барсука в многочисленных сплетениях подземных ходов.

      Не прошло и получаса, как возвратился Сергей Иванович с кайлом и лопатой в руках. Предусмотрительный лесник прихватил где-то кусок толстой ржавой проволоки. Мы заарканили обломок скалы и при помощи ваг вытащили его из галереи.

      Камушек весил не менее двадцати пудов. После такой солидной работы мы почувствовали острую необходимость в отдыхе. Один Борис Данилович, не помышляя о передышке, немедленно вооружился кайлом и, кряхтя, полез в галерею. Он долго лежал на животе, выставив ноги наружу.

      Самсоныч вновь атаковал барсука. На этот раз схватка носила весьма ожесточенный характер. Верещание барсука и визг Самсоныча слились в душераздирающий дуэт. Концерт внезапно оборвался. Несколько раз взвизгнул Самсоныч и наступила гробовая тишина, которую вскоре нарушили глухие подземные удары, Это Борис Данилович работал кайлом, стремясь пробиться на помощь своему верному другу.

      — Барсук для собаки — опасный противник, — сказал Сергей Иванович.

      — Вы думаете, что... — начал было я, но не посмел произнести вслух догадку о трагической гибели Самсоныча.

      Сергей Иванович понял, о чем я хотел спросить.

      — Может случиться. Это бывает довольно часто. Лапы у барсука короткие, но сила в них заложена страшная. Когти, как у медведя. Зубы не хуже собачьих...

      — Я слышал, — добавил Иван Ильич, — что он одним движением лапы может скальпировать собаку, то-есть содрать кожу с черепа.

      — Безусловно может, — подтвердил Сергей Иванович. — Одним взмахом лапы он в состоянии распороть собачье брюхо.

      К счастью, Борис Данилович не слышал этих разговоров. Хотя старый охотник не мог не понимать, какой серьезной опасности подвергался легкомысленный пес.

      Старик упорно долбил правую стенку галереи, рассчитывая пробраться к одному из многочисленных барсучьих ходов. Как ни трудно было долбить, но с каждым ударом кайла Борис Данилович выковыривал обломки породы и комья сухой спрессованной глины.

      Мы сочли неудобным отсиживаться в такой ответственный момент, но, не веря в успех дела, беспомощно толклись на площадке.

      — Подайте мою палку... — раздался голос из подземелья.

      Мы поспешили выполнить просьбу, не понимая, для чего Борису Даниловичу потребовалась палка. Но тут же все выяснилось. Заверещал барсук и раздался торжественный крик Бориса Даниловича:

      — Он здесь!.. Я его нащупал палкой... Толкая друг друга, мы устремились к входу в галерею.

      — Отойдите... Не заслоняйте... — повелел голос из галереи, и мы отпрянули обратно.

      Прошло несколько напряженных минут.

      — Тащите меня, — страшным голосом закричал Борис Данилович.

      Мы приняли этот крик за сигнал бедствия и с лихорадочной поспешностью уцепились за яловые сапоги нашего компаньона. Борис Данилович вылетел из галереи, как пробка. Но то, что мы увидели, заставило нас на некоторое время остолбенеть. В руках Бориса Даниловича вертелся и верещал барсук. Первым пришел в себя Иван Ильич. Он нанес барсуку сокрушительный удар ребром лопаты по голове.

      Так Борис Данилович получил возможность отведать барсучьих котлет и натопить изрядное количество ценнейшего барсучьего сала.

      — Нет, это что-то невероятное. Очередная охотничья побрехушка... — скажет читатель. Но я должен заверить его, что, право, не рискнул бы взяться за перо, если бы не здравствовали поныне участники и свидетели этого необычайного происшествия. Съездите на Березовый увал к Сергею Ивановичу, и он с удовольствием повторит то, что написано в этом рассказе.

      — Но странно... — скажете вы. — Почему же барсук не ушел, когда Борис Данилович потревожил его палкой?

      На этот вопрос мы дадим исчерпывающий ответ.

      Едва только Иван Ильич разделался с барсуком, как из пролома, пробитого Борисом Даниловичем в стенке галереи, показалась окровавленная морда Самсоныча. Его левое ухо, разорванное надвое, свешивалось, как измятая тряпка. От рваного уха до заплывшего правого глаза тянулась глубокая кровавая борозда. Левый глаз Самсоныча пылал неукротимой яростью.