Уральская зима сурова. Вьюги наметают сугробы до самых окошек... Выходит Борис Данилович на крыльцо и видит, как вьюга просеивает через сосновую хвою мелкую снежную пыль. А дальше... Дальше ничего не видно. Седая мгла окутывает родные дали. Завьюжены знакомые тропы...
Из будки выглядывает Самсоныч и, узнав хозяина, сворачивается в плотный клубок и прячет нос под теплый пушистый хвост.
«Вот бы сейчас, — думает Борис Данилович, — вскочить на лыжи и нырнуть под пылящие кроны, распахивая пушистую снежную целину». Пусть скованы морозом и заснежены широкие просторы, но охотник всюду найдет признаки неугомонной жизни.
...Через прогалину, окруженную березняком, проложены многоточия лисьих следов. Недаром плутовка обшаривала эти места: в белом пуховике беспечно спали тетерева.
Опоздала, кумушка... Тетерева покинули лунки, оставив на снегу отпечатки крыльев, а в лунках то, что не годится в пищу даже голодной куме.
...Вот многоточия следов упираются в глубокую лунку. Здесь спасался от холода матерый глухарь. Но не так-то просто подкрасться к глухарю. У него — целая галерея под снегом, и на всем ее протяжении сделана цепочка отдушин. Спит старый хрыч, а слушать не забывает.
...Вот петли заячьих следов. Попробуй, распутай их. А косой спит где-то неподалеку, в глубокой снежной норе.
...Совсем на виду у города прошел волк, косясь на светлячки электрических огней. Серый «помещик» искал доходов возле людных мест.
Все это живо представилось воображению старого охотника.
— Эх, молодость... — вздохнул Борис Данилович. Если бы, думалось ему, можно было повторить жизнь снова, то он прожил бы ее по-другому. Много энергии растрачено попусту. Человек до старости учится правильно расходовать время, но не умеет его по-настоящему ценить и беречь.
Борис Данилович следовал в промартель, где его ожидала привычная работа. Он щелкал на счетах или вращал рукоятку арифмометра, постепенно погружаясь в мир цифр. Здесь, в скопище арабских знаков, опытный бухгалтер чувствовал себя верховным главнокомандующим. Он формировал из них мощные соединения, дислоцируя в графах «дебет» и «кредит». В цифрах Борис Данилович ощущал ритм целеустремленного труда и видел внушительные доказательства процветания артели.
— В прошлом году сидели на одной банке для лакокрасок, а теперь сидим на одной сковороде... Тем не менее промфинплан выполняем, — не без гордости говорил Борис Данилович.
Старик отличался необычайной усидчивостью и трудолюбием. У него всегда оставалось время и для продолжения охотничьих мемуаров.
...Часовая стрелка приближается к полуночи. В жарко натопленной комнате уютного домика царит тишина. Только легкий храп доносится из спальни, где отдыхает после трудового дня Пелагея Васильевна, да тикают старинные часы. Шуршит перо, наступая на девственную белизну тетради. Борис Данилович творит...
Часы шипят, хрипят, выдавливая из своих недр двенадцать ударов, а перо по-прежнему бойко скользит по бумаге, сообщая читающему миру откровения охотничьей мысли.
Борису Даниловичу жарко. Он сидит за письменным столом в нижней рубашке, время от времени вытирая рукавом запотевший лоб.
Кот Пуд, отъявленный подхалим, мурлычет и, выгибая спинку, трется о ночные туфли хозяина. Время от времени растроганный Борис Данилович нагибается и гладит ласковую бестию. Кот жмурится от удовольствия и сливает мурлыканье в непрерывную арию. Убедившись в расположении хозяина, Пуд прыгает на его колени и сворачивается в клубок.
— Пестун... — шепчет Борис Данилович. — Спи, шельма...
Борис Данилович устремляется в своих мыслях к лесным опушкам у моховых болот, где весной токуют бородатые глухари, на тетеревиные поляны, окруженные березняком, к лесным избушкам, в которых друзей-охотников согревал и обсушивал жарко пылающий очаг...
Иван Ильич вел совершенно иной образ жизни. Выполняя обязанности выездного врача, он часто дежурил по ночам. Райздравотдел пока еще не располагал автомашинами, и дежурные врачи ездили на маленькой косматой монголке, развивавшей максимальную скорость до семи километров в час.
Во время дежурства Ивана Ильича монголка спокойно рылась в ворохе душистого сена, а старичок Тимофей, заслуженный кучер больницы, беспечно дремал в конюховке. Между тем никто не жаловался на медлительность скорой помощи, когда дежурил Иван Ильич.
Иван Ильич, находясь на дежурстве, чувствовал себя, как на переднем крае: он спал ровно столько, сколько бодрствовал дедушка Тимофей. Точнее говоря, дежурный врач всегда бодрствовал.
Получив вызов к больному, Иван Ильич быстро набрасывал на плечи охотничий рюкзак, в котором заключался чемоданчик с медикаментами, становился на лыжи или следовал по полученному адресу пешком на своих журавлиных ногах. Наш друг мог по праву считаться лучшим скороходом современности. В нем сочеталась волчья выносливость со стремительностью сохатого.
Слишком большие расстояния наш спортсмен преодолевал на мотоцикле, которым овладел в совершенстве. Теперь Иван Ильич не смутился бы, если б на его пути попадались автоинспекторы чаще, чем километровые столбы. Недавно мы отметили получение им прав мотоциклиста.
Несмотря на занятость, наш друг не порывал общения с природой. В свободный день он становился на лыжи и отправлялся в лес, не считаясь с условиями погоды. Энтузиаст охоты приносил пару тетеревов, иногда, случалось, и глухаря или умудрялся выследить беляка.
Отряхиваясь от снега и отдирая с усов сосульки он, шумный и веселый, производил впечатление здоровяка после очередной закаливающей процедуры. Смотрите вы на такого и радуетесь, что человеческий род не весь состоит из согбенных и крючкообразных индивидов.
А все-таки зима — скучноватое время для охотника-любителя...
К весне мы все чаще собирались у Бориса Даниловича обсудить план охотничьих мероприятий. Конечно, возникали споры. Иван Ильич стремился в Озерный край, а Борис Данилович — в «Урал», как здесь называют тайгу. В конце концов пришли к общему согласию: составили план с учетом предложений Ивана Ильича и Бориса Даниловича.
Оттепели начались с первых чисел марта. Местные жители, привыкшие к свирепым буранам в это время, пожимали плечами и удивлялись:
— Не натворили ли чего-нибудь физики своими атомными испытаниями?
Борис Данилович завел специальный календарь, по которому можно было видеть количество дней, оставшихся до начала весеннего охотничьего сезона.
— Осталось сорок Дней, — сообщил он на нашем очередном собрании.
Сорок дней... Можно было позавидовать медведю, который коротает зиму, не интересуясь отрывным календарем.
— Рыболовы, — продолжал Борис Данилович, — давно уже снимают сливки. Мешками везут рыбу с челябинских озер...
— А что, если бы нам съездить, ну, скажем, на Кажакуль или на Урукуль? — предложил Иван Ильич.
Мы оживились. В самом деле, почему бы не съездить?
— Съездить можно, — согласился Борис Данилович и при этом покосился в сторону кухни. Мы сразу поняли, в чем дело. Решающее слово оставалось за Пелагеей Васильевной.
— Это куда же ты собираешься, Боря? Хочешь утонуть или простудиться? — Пелагея Васильевна стояла на пороге.
— Ну, начинается старая история, — поморщился Борис Данилович.
— Техника безопасности не старая история, а вечная история, — обиделась Пелагея Васильевна.
— Какой же несчастный случай угрожает Борису Даниловичу на льду метровой толщины? Такой лед и трактор выдержит, — вмешался в семейный разговор Иван Ильич.
— А проруби? Борис Данилович оступится и попадет в прорубь.
Иван Ильич вынужден был бросить на чашу весов собственный авторитет.
— Со мной он не пропадет. В крайнем случае возьмем спасательные средства.
Но Пелагея Васильевна хорошо помнила студеную купель Бориса Даниловича на Щербаковке.
Иван Ильич счел необходимым переменить тактику.
— Пирог с рыбой! — воскликнул он. — Это кулинарное изделие не уступает глухарю с брусникой, если его изготовит мастер своего дела. От него исходит эдакий симпатичный аромат. Особенно приятна хрустящая корочка... Нет, что вы ни говорите, а пирог с рыбой — чудесная вещь...
— Уха тоже хороша. Я бы с удовольствием отведал ухи... — промолвил Борис Данилович.
— Нет у меня перцу. Уха без перцу ничего не стоит, — сказала Пелагея Васильевна.
— Нет перцу? — удивился Иван Ильич. — Что же вы мне об этом раньше не сказали? Я достану перцу целый вагон. С Индией у нас прекрасные отношения...
— Зачем мне целый вагон? Затовариваться не нужно. Граммов бы пятьдесят... — скромничала Пелагея Васильевна.
— Организуем. Организуем, Пелагея Васильевна. Если не требуется вагона, можно и пятьдесят граммов. Было бы что варить.
— Так я же надеюсь, что вы наловите рыбы...
Услышав эти слова, Борис Данилович просиял.
Так мы начали готовиться к выезду на рыбную ловлю.
Дело оказалось сложнее, чем мы предполагали. Потребовались три пешни для продалбливания лунок, три шабалки, представляющие собой дырявые, слегка вогнутые черпачки с длинными ручками, необходимые для периодической очистки замерзающих лунок. Но это еще не все. Надо было иметь ящики для сиденья, берестяные или картонные коробки для мормыша. Короче говоря, хозяйство зимнего рыболова — спортсмена по классу удочки — тяжелее оружия бронебойщика времен Отечественной войны.
Благодаря расторопности Ивана Ильича, все необходимое оборудование было приобретено в сжатые сроки, и к следующему воскресенью рыболовная артель «Щучьи жабры» оказалась в состоянии готовности.
В половине четвертого три будильника в разных концах города сыграли подъем. В четыре часа мы собрались в домике Бориса Даниловича.
Облаченный в собачью ягу до пят, в меховой шапке и в варежках, Борис Данилович походил на заготовителя пушнины, объезжающего чукотские поселения. Фигуру Ивана Ильича ловко охватывала рыжая бекеша, сшитая по моде периода военного коммунизма.
— Все ли готово? — справился Иван Ильич. Все оказалось в наличии. Борис Данилович, вместо ящика для сиденья, захватил ведро, Иван Ильич — фанерный чемодан.
— А как насчет мормыша? — беспокоился Борис Данилович.
— Купим в Карагузе. Там, говорят, всегда есть мормыш. Ну, в путь, друзья... — Иван Ильич махнул рукой в сторону Озерного края.
В нашей артели Борис Данилович считался консультантом по рыболовным вопросам. Мы же с Иваном Ильичом никогда не занимались ужением в зимних условиях. Мы с полным равнодушием проходили мимо замерзавших рыболовов, рассредоточенных на льду городского пруда.
— Нет, не по душе мне это занятие, — говаривал мой друг. — Мы, охотники, находим радость в движении, красоту в разнообразии. А здесь человек приморожен к одному месту и ничего не видит, кроме крохотного окошка в подледный мир...
Иван Ильич ехал в Озерный край не под влиянием разговоров о баснословных рыболовных удачах на челябинских озерах, а как исследователь-натуралист, для которого разнообразие является необходимым условием существования.
Предутренний морозец обжигал лицо и выжимал слезы из глаз.
Каменная спина тракта и поля полностью оголились, но в лесу все еще лежал снег. Ночью его цементировал мороз, а днем рыхлили и прижимали к земле яркие лучи весеннего солнца.
— Не замерзли? — спрашивал Иван Ильич, оборачиваясь к нам.
— Нет...
Борис Данилович молчал, а я отвечал за двоих, цепенея под ударами волн холодного воздуха.
От этого душа мгновенно улетучивались остатки сна.
Карагуз...
Наш водитель знает, где ночью можно найти живого человека. Мотоцикл остановился возле пожарного сарая. Навстречу вышел сторож.
— Рыболовы? — осведомился он, прикрывая ладонью зевающий рот.
— Рыболовы, — ответил Иван Ильич. — Посоветуйте, где можно достать мормыша.
Сторож не торопился. Он прежде всего запустил пальцы в пачку «Беломора», предложенную Борисом Даниловичем, и закурил. — Мормыша? Это можно... У Ивана, должно быть, есть. Нет... У Ивана, пожалуй, нету. Вот разве у Дениса... У него всегда есть. Запасли вый мужик, во всяком деле свою пользу имеет. Вот только хоромы его отыскать трудновато. Мужик такой, что на глаза выпирать не любит. Изба наполовину в земле. И сам, как коряга: ее не видно, а наедешь — о себе напомнит. Двусмысленный мужик между прочим.
Только мы отошли от пожарного сарая, как нас атаковала целая стая дворняг. Иван Ильич отпугивал их светом электрического фонарика. Борис Данилович размахивал шабалкой, захваченной для самообороны. Особый интерес псы проявили к собачьей яге. Наиболее рьяно наседал огромный лохматый пес, представляющий центр нападения. Борис Данилович изловчился и хватил забияку шабалкой по чувствительному месту.
Денис жил где-то очень далеко. Иван Ильич решил искать мормыша в первых попавшихся домах. Ему пригодился навык выездного врача. Пока мы с Борисом Даниловичем топтались в нерешительности перед очередным домом, Иван Ильич энергично стучался в окошко.
— Мормыш есть? — спрашивал он, увидев при свете фонарика прильнувшую к стеклу сонную физиономию. Внимательно выслушивал объяснения, смешанные с ворчней, и устремлялся на поиски очередного адресата.
— Эврика! — услышали мы, наконец, его голос. — Есть мормыш в неограниченном количестве...
В одном из домов неподалеку вспыхнул огонь, щелкнула щеколда и приоткрылась наружная дверь.
— Заходите... — прозвучал женский голос.
— Показывай, хозяйка, товар, — потребовал Иван Ильич.
Хозяйка, приземистая, плотная женщина средних лет, в фуфайке, в валенках на босую ногу, поставила перед нами объемистый ушат, в котором шевелилась масса насекомых, наполнявших посуду до краев. Надо сказать, что с непривычки это зрелище производило неприятное впечатление...
— Вам сколько? — справилась хозяйка и тут же стала наполнять наши коробки, пользуясь в качестве мерки чайным стаканом.
В смежной комнате заскрипела кровать, и кто-то басовито кашлянул, предупреждая о своем присутствии.
— Мормыш свежий, живой, — говорила хозяйка, насыпая стакан «с походом».
— Вчерашней заготовки, — добавил бас из смежной комнаты.
— Это муж, — кивнула на голос хозяйка. — Болеет, и мормыша добывать некому. День ходит да два лежит.
Женщина всхлипнула.
Иван Ильич сбросил бекешу и попросил у хозяйки воды, чтобы помыть руки.
— Не удивляйтесь. Я фельдшер, — успокоил он женщину.
Энергичные движения, озабоченный вид нашего друга произвели должное впечатление. Хозяйка поспешила выполнить распоряжение усатого незнакомца.
Чтобы напомнить Ивану Ильичу о необходимости беречь время, Борис Данилович извлек из кармана часы «Павел Буре» и, глядя на них, морщился и недовольно сопел.
Иван Ильич не обращал на это ни малейшего внимания.
— Черт знает что... — ворчал старик. — Берется за дело, не имея за душой никакого инструмента. Медик с пешней вместо слуховой трубки... Чудак-человек...
Между тем Иван Ильич сделал свое дело: установил диагноз и дал несколько дельных советов, чем вызвал полное расположение хозяев.
— Сколько мы вам должны? — спросил у хозяйки Борис Данилович.
— Ой, что вы... — всплеснула руками женщина. — Мы вам благодарны. Какие уж тут деньги...
Когда мы добрались до Куяша, крупного населенного пункта, уже светало. За Куяшом мотоцикл свернул налево. До озера Урукуль, конечного пункта нашего путешествия, оставалось пятнадцать километров.
Попав на скверную проселочную дорогу, мотоцикл заскрипел и запрыгал на ухабах. Временами казалось, что люлька вместе с Борисом Даниловичем и рыболовным инвентарем отрывается и устремляется туда, куда ей положено катиться согласно закону инерции. Задал же Иван Ильич встряску старому ворчуну...
Поля заткало сплошной пеленой тумана. Видимость не превышала полусотни метров. Потеряв ориентировку, Иван Ильич дважды въезжал на территорию конзавода, расположенного на пути нашего следования. Но вот, наконец, в тумане появились неясные очертания строений колхозной молочнотоварной фермы.
Урукуль...
За колхозными строениями — покрытая туманом равнина озера, о размерах которого пока еще невозможно было судить.
Иван Ильич с ходу загнал мотоцикл в первый попавшийся двор.
— Оказывается, мы здесь не одни, — разочарованно произнес Борис Данилович.
По дороге, в сторону озера, двигались трое рослых рыболовов в длиннополых нагольных тулупах. Двое из них тащили санки, нагруженные рыболовными принадлежностями. За плечами третьего рыболова болтался размалеванный масляными красками фанерный чемодан. На крышке чемодана вместился старинный малороссийский хутор с вишневым садом и криницей под склонившейся вербой. У плетня парубок с дивчиной обнимались.
— Не понимаю, что вас волнует, — пожал плечами Иван Ильич. — Это же великолепное зрелище. — Он провожал восхищенным взглядом обладателя малороссийского хутора.
— А я, собственно, не волнуюсь. Озера хватит на всех. Меня только удивляет, почему вас всегда интересует общество?
Борис Данилович был не в духе.
— Замкнутость и стремление к уединению характеризуют охотника и рыболова старой закалки, — сказал Иван Ильич, раскуривая трубку.
— Вы ошибаетесь, — возразил старый охотник. — К глухарю нельзя прыгать в составе пехотного батальона.
— Почему бы не попытаться? — улыбнулся наш энтузиаст. — Полезно с точки зрения охотничьей и военной. Напрасно вы боитесь подойти к костру, окруженному друзьями-охотниками. Не забывайте, что среди десятка сидящих вокруг костра — два-три счастливчика. Не бойтесь. Подходите к костру с надеждой попасть в число избранников фортуны.
— Ах, вот оно что. Не думайте, что на Урукуле может повториться нечто похожее на удачную утиную охоту, когда вы обыграли челябинцев...
Я заметил, что после многих неудач старик настроен реваншистски. Уж теперь-то он покажет Ивану Ильичу хватку старого рыболова.
Иван Ильич не стал спорить.
— На зимней рыбалке я новичок, — сказал он.
Борис Данилович любил, когда Иван Ильич признавал свои промахи или выражал неуверенность в собственных силах. На урукульский лед мы вступили в полном молчании, что означало примирение между темпераментным Иваном Ильичом и рассудительным Борисом Даниловичем.
Через несколько минут нам стало ясно, для чего зимнему рыболову нужны санки. Человек в теплом обмундировании, отягощенный громоздким инвентарем, терял маневренность, тогда как она является одним из условий успеха. Хороший рыболов, как говорил наш консультант по рыболовным вопросам, должен непрерывно вести разведку, передвигаясь от лунки к лунке. Но представьте себе человека, облаченного в собачью ягу и вооруженного пудовой пешней. Учтите, что природа сделала все, чтобы усложнить обстановку, увеличив вес человека на лишних два пуда жировых отложений. Вот почему Борис Данилович уже через триста-четыреста шагов произнес «уф-ф» и сел на опрокинутое ведро, чтобы перевести дух и вытереть пот со лба.
Туман все еще не рассеивался, и оценить обстановку не представлялось возможности. Слева и справа возникали движущиеся группы людей. Никто из нас не подозревал, что озеро, удаленное от тракта, может быть настолько популярно среди рыболовов.
На пути попадалось множество замерзших лунок. Некоторые из них были благоустроены: с наветренной стороны и с двух боковых сторон их окружали стены, аккуратно сложенные из снежных кирпичей. Местами встречались целые снежные города, многие из которых, давно заброшенные, подверглись влиянию выветривания.
Никто на старых лунках не задерживался. По-видимому, места массового клева сместились. Рыболовы продолжали движение в сторону, противоположную от деревни.
Через несколько переходов мы, наконец, достигли рыбных мест. Здесь уже вовсю кипела работа. Рыболовы подновляли замерзшие лунки и продалбливали новые. Обреченные окуни слышали стук множества ручных орудий, пробивающих ледяную толщу.
Борис Данилович остановился и ткнул пешней в лед, словно пробовал его крепость.
— Лучше использовать старые лунки, — предложил Иван Ильич.
— Ни в коем случае, — возразил Борис Данилович. — В новых лунках рыба клюет лучше.
Мы не стали возражать и немедленно приступили к работе.
Наш консультант по рыболовным вопросам после пятиминутной долбежки сбросил собачью ягу и продолжал работать в одной фуфайке. Глядя на соседей, многие из которых уже запускали крючки в глубины Урукуля, старик работал без перекуров. Продолбить лед метровой толщины — дело нелегкое.
Мы с Иваном Ильичом, проделав половину работы, с наслаждением закурили, устроившись на чемоданах.
Туман между тем рассеялся, и нашим взорам открылась широкая равнина озера, на которой, как мухи на липучке, чернели сотни человеческих фигур.
До сих пор зимнее ужение рыбы мы считали занятием морозоустойчивых энтузиастов. Оказалось, что этот вид спорта достиг небывалого расцвета. Сотни, а может быть, и тысячи рыболовов в этот день сидели на льду водоемов Озерного края.
А Борис Данилович все долбил. Потом мы долбили, а он сидел на ведре у готовой лунки. Мы настолько увлеклись работой, что не заметили, как проворный старик приступил к делу.
— Есть один! — раздался его торжествующий крик. Мы бросились к счастливчику. В снегу трепыхался маленький толстый окунишка весом около двадцати граммов. Борис Данилович сиял.
— Малявка... — разочаровался Иван Ильич.
— А вы хотели поймать кита на Урукуле? Поступайте в китобойную флотилию, — обиделся Борис Данилович и ловко выдернул окунишку-близнеца.
Иван Ильич зевнул и не спеша отправился к своей лунке.
Нет, как ни говорите, все же приятно поймать живую красноперую рыбку... Я с ожесточением принялся за работу, и скоро через пробитое во льду отверстие забурлила желтоватая озерная вода. Вот и лунка готова. Опускаю под лед резвого мормыша. Леска натягивается, и через минуту ощущаю легкий рывок. Еще мгновение, и на снегу трепещется первый окунишка, ровесник двух обжор, пойманных Борисом Даниловичем...
Потом дело пошло совсем весело. Окунишки следовали один за другим.
Борис Данилович разговаривал с каждым пойманным окунем:
— Ага, попался, господин Окуневич... Мы тебя заприходуем по всем правилам... Здорово заглотал блесенку... Придется делать хиракири... Вот так...
Старик разговаривал беспрерывно. Когда счет моих трофеев перевалил на третий десяток, я решил справиться об успехах Ивана Ильича, моего соседа с тыла, но... Иван Ильич исчез вместе с пешней, шабалкой и чемоданом. Там, где он трудился, осталась груда надолбленного льда и больше ничего.
Где же Иван Ильич? Среди множества человеческих фигур, чернеющих на поверхности озера, было невозможно отличить его рыжую бекешу.
— Пробегает клев чудак-человек, — ворчал старый рыболов. — Бегает, словно наскипидаренный... Ага, попался, господин Окуневич...
К полудню клев стал ослабевать. В перерывы между поклевками можно было закурить, но Борис Данилович, кажется, ни разу не затянулся. Вокруг наших лунок было набросано по доброй сотне окуней. Чтобы установить вес улова в килограммах, общее количество пойманных окуней следовало делить на пятьдесят. Получалось скромно. Но что делать мне, если Борис Данилович, опытный рыболов, радовался такому улову?
День выдался на славу. На небе — ни облачка. Поверхность озера сияла ослепительной белизной. Снег постепенно превращался в рыхлую кашу. Порывы ветра становились сильнее. Сырость проникала через одежду и, несмотря на скудную ласку солнечных лучей, мы нахохлились от холода, как ранние скворцы.
Движение на озере усиливалось. Рыболовы перебегали от лунки к лунке, что являлось верным признаком плохого клева. Часам к трем дня отдельные группы людей потянулись в сторону деревни.
— Не пора ли отправляться домой? — обратился я к компаньону.
— Обождем Ивана Ильича, — решил Борис Данилович. — Надежда на возобновление клева не покидала его.
Но время шло, а клев не возобновлялся. Движение в сторону деревни усиливалось. Группы рыболовов сливались в длинные цепочки. Еще через час озеро почти опустело. Только в полукилометре от нашей базы четыре рыболова стойко отсиживали остатки светового дня.
— Где он там... Примерз ко льду, что ли? — возмущался старик. Надежды на клев иссякли.
Гудел оседающий лед. Морозец быстро затягивал лунки, и на леске намерзали ледяные четки. Предстояла ясная морозная ночь.
— Довольно! — наконец вышел из терпения Борис Данилович. — Будем сматываться...
— Зайдем за Иваном Ильичом?
— Придется зайти. Поможем ему нести рыбу. — И он рассмеялся скрипучим ироническим смешком.
На этот раз любимчик удачи, Иван Ильич, должен был спасовать перед достижениями такого опытного рыболова, как Борис Данилович.
Рыжая бекеша сидела рядом с нагольным тулупом. Когда мы подошли, тулуп совершил проворное движение, и на лед шлепнулся окунь. Вслед за тулупом зашевелилась рыжая бекеша. Иван Ильич выдернул окуня-малютку. Вокруг его лунки было набросано десятка полтора окунишек мелкого калибра, но рыболов сидел с таким видом, словно занимался стоящим делом. Лицо его выражало напряженную сосредоточенность. При виде нас Иван Ильич не проявил восторга.
— Скучноватые дела, — покачал головой Борис Данилович. — А мы, между прочим, зашли помочь вам нести рыбу.
— Весьма любезно с вашей стороны, — оживился Иван Ильич. — Значит, будем отчаливать? Пора. Пора... Чемоданчик придется тащить спаренным методом, на пешне.
— О каком чемоданчике идет речь? — не понял Борис Данилович.
— О моем, конечно... — Иван Ильич встал на ноги и приподнял крышку чемодана.
В эти мгновения я не смог заметить перемен, происшедших в выражении лица Бориса Даниловича. Чемодан Ивана Ильича был наполнен рыбой. Среди мелочи выделялись полосатые, как гиены, зеленоватые, как глыбы малахита, стограммовые и двухсотграммовые окуни.
— На мормыша? — глухо спросил Борис Данилович.
— На пикуля и малинку, — ответил Иван Ильич.
— Но, позвольте, — почти со стоном проговорил старый рыболов. — Где вы взяли пикуля и малинку?
Иван Ильич молча кивнул в сторону соседа, который в этот момент собирал улов. Мы увидели на крышке его чемодана, наполненного рыбой, хатку-мазанку, вишневый садок, криницу под склонившейся вербой, парубка и дивчину у плетня. Они, парубок и дивчина, как нам показалось, смотрели не друг другу в глаза, а уставились на нас, горе-рыболовов, и насмешливо улыбались.
На главную Оглавление Читать дальше